Обряд похорон троицкой куклы (шута, Ярилы, Андрюши) в Ульяновском Присурье

Время проведения обряда в разных селах различалось, однако всегда соотносилось с Троицей. По-разному называется и время суток, на которое приходились «похороны». Если в обряде участвовали преимущественно взрослые, то он проходил вечером, а дети собирались днем.

Участниками обряда могли быть люди любой половозрастной группы: женщины, мужики, в том числе и люди пожилого возраста, молодежь и дети. В один день «похороны Шута» могли проводить дважды: днем участниками обряда были дети, а вечером — взрослые. «Похороны Шута» могли устраивать одновременно на нескольких улицах.

Среди взрослых участников обряда всегда были ряженые: женщины надевали старинные сарафаны, накидывали на себя столешники, могли использовать мужскую одежду.

Центральный персонаж обряда обычно назывался Шутом. Однако, несмотря на общность наименования, способы его создания и обряжения были многовариативны. Самым распространенным было изготовление антропоморфного чучела из соломы. Делали такого Шута чаще всего из снопа, придавая ему форму человека, и наряжали чаще всего в старую и рваную мужскую одежду — брюки, малахай (зимняя шапка-ушанка). Но иногда могли использовать и женскую одежду — надевать юбку, кофту, повязывать на голову платок.

В других случаях Шут также имел антропоморфный вид, но изготавливался не из снопа, а из двух крестообразно связанных палок, на которые потом также надевалась старая одежда.

Наряжали чучело (или пужалу) заранее, накануне праздника или непосредственно перед обрядовыми действиями. Дети делали Шута в бане и на ночь оставляли его в предбаннике. Взрослые наряжали его утром прямо на улице и там же остав­ляли до вечера. В этом случае никто к нему не подходил, даже маленькие ребятишки.

Известны и другие места, где наряжали куклу: в селе Ждамирово — в поле; в селе Саре — на берегу реки Суры. Когда Шута наряжали в поле, важной деталью его костюма были цветы.

Другая форма создания шута — обряжение в соответствующий наряд человека. В таких случаях шутом могли быть не только взрослые, но и дети — мальчик или девочка. Процессия, сопровождающая такого Шута, отличается от участников обряда, следующих за Шутом-куклой, отсутствием ряженых.

Если шута изображал наряженный мужчина, его несли на носилках в сторону кладбища. У входа с него стаскивали лохмотья, обливали во­дой. Затем процессия возвращалась в село. Иногда шут во время таких похорон вскакивал с носилок и убегал, что вызывало смех окружающих. Участники похоронной процессии, если им надоедало носить шута, бросали его на землю; он вставал и дальше шел вместе с процессией. Во время прохода по селу и за селом те, кто хоронил шута, плакали «по-настоящему». Могли также кричать, исполнять песни с обсценной лексикой, приплясывать.

Направление движения зависело от того места, где шута это происходило. Если наряжали на улице, то шута носили по селу. Шла достаточно большая толпа, играла гармошка. Потом выносили чучело за село и там сжигали. Когда шута делали на берегу реки, с ним ходили вдоль по тече­нию. В селе Сара для чучела сооружали носилки. В селе Ждамирово, где участники обряда делали чучело в поле, украшая его цветами, шута вносили в село, а затем направлялись к реке.

В селе Ждамирово дети с чучелом в руках выходили за село, в луга или на холмы, окружающие село, и там разрывали шута на части. Это действие называлось — хоронить шута.

Проходя по селу, дети кричали: «Идём шута хоронить / Во большой чугун звонить!» А после похорон, также кричали, плакали: «Схоронили шута навсегда, да налётова ещё до году!» После похорон шута дети приходили домой и в бане устраивали по­минальную трапезу, чаще всего из яичницы. Взрослые таких поминок не устраивали.

В 50-е годах ХХ века дети сжигали чучело за пределами села. Но прежде чем сжечь солому, они снимали с шута одежду и надевали ее на одну из девочек. Она потом всю дорогу до села бегала за ними, пытаясь поймать, а остальные прятались, кричали, визжали до самого села. Если девочка, наряженная в одежду шута, ловила кого-нибудь, то могла побить или защекотать.

Участие детей в обряде осознавалось не только как желательное, но и как необходимое. Родители не только не запрещали ходить с шутом, но и помогали детям: показывали, как надо нарядить чучело, давали яйца для общей трапезы или сами готовили яичницу в бане. Детям передавалось серьезное отношение взрослых к обряду.

Вынос чучела за пределы села сопровождался пением припевок. Местные жители называют их прибаутками или частушками. Стихотворный размер, рифмы и плясовой напев действительно сближают эти песенки с частушками.

Шутушка (вар.: чучало), упокой,

Умер да спокаялся,

Человек-от был какой,

В баньке не попарился

В других случаях песенные формулы припевок объединяются с мотивами потешек, определяющих их плясовой ритм.

Пошли шута хоронить,

Загорелся козий дом,

В большой колокол звонить,

Шута вытащили,

Дон-дон, далидон,

Дон-дон, далидон...

Другие формулы имитируют интонацию похоронного плача:

Вот умер, милый умер,

Зароем — ни встанет,

Зароем — больше тебя не увидим,

Больше ты ни придёшь к нам.

Милый шутик умер,

Что ты скоро умер,

Ни похворал, ничёо...

Вот таки-и...

Милый шутик,

Что ты так рано умер,

Пожил бы ишшо маненичка,

Что ты меня бро-осил?«

В селе Сара точно не помнят слов, с которыми пускали шута по воде, но воспроизводят их приблизительное значение. «Плыви, куколка, плыви, возврашшайся со шастаем».

Представители старшего поколения еще помнят, что цель этого действа — «чтоб урожай был хороший». Удаление за пределы села чучела из остатков прошлогодней растительности должно было стимулировать новый обильный урожай. Это подчеркивала солома, из которой делали куклу, припевки, которые исполняли: «Шутушка, упокой, человек-то был какой, и с руками, и с ногами, и с пшеничной головой».

Аналогичный обряд в деревне Бахметьевка (в наст. время часть село Новосурск) назывался «Андрюшу хоронить». Андрюша здесь — имя антропоморфного персонажа, который представлял собой соломенную куклу, по величине равную взрослому мужчине. Обрядовые похороны были приурочены к проводам весны, проходившим через неделю после Троицы. Андрюша изготавливался из снопа, на который надевали брюки, рубашку, на голову обязательно водружали шапку-ушанку, а на нее надевали венок из березовой ветки. Перед тем как отправиться к реке Суре, процессия сначала с песнями и пляской проносила Андрюшу по улицам села. Пели, как подчеркивали информанты, кто как сумеет, но — про весну. Исполняли и частушки с обсценной лексикой.

Жители, сопровождавшие Андрюшу, могли наряжаться в лохмотья или оставаться в обычной одежде. Над наряженными озоровали — старались окончательно порвать на них одежду.

Андрюшу приносили на берег реки Суры и там сжигали, при этом парни могли прыгать через огонь, а на кострище потом плясали.

Во время экспедиции по Инзенскому району в 2002 году по просьбе фольклористов местные жители показали частичную реконструкцию обряда. Обычно куклу делали несколько женщин. Кто-то скручивал солому для туловища и головы куклы, кто-то приносил старую мужскую одежду. Кроме брюк и рубашки Андрюше подыскивали малахай или кепку, старый галстук, на ноги надевали резиновые сапоги. Куклу брали под руки две женщины, которые водили Андрюшу по всему селу. В толпе, сопровождавшей процессию, шли ряженые. Прохожие подходили к Андрюше, высказывали восхищение его нарядом, разговаривали с ним.

Реконструкция обряда наглядно показала значимость импровизированного общения человека с куклой во время прохода процессии по селу. Из дома на улице, по которой вели Андрюшу, вышла одна из старейших жительниц села М.Н. Отряскина. Она ничуть не удивилась, увидев куклу, и есте­ственно вступила в разговор с Андрюшей. «Вот надо поглядеть бы, надо. Здравствуйте все, кого не знаю. Здравствуйте. Где он? Андрюшка-то где? Где Маня, моя товарка? Иди веди меня за руки, я погляжу-ка. Сколь ни видали! Молодиньки были. Где он, Андрюша-то?» Женщина, поддерживающая куклу, говорит от имени Андрюши: «Баба Маша, здрасьте, здрасьте». М.Н. Отряскина: «Здрасьте, здрасьте, кого не знала, не видала. Вон он как ручку даёт, праву (пожимает, улыбаясь, руку кукле). Вон ведь какой хороший. Каке сапоги-ти хороши, лаковы. Больно уж гожий, высокай какой. (Заглядывая кукле в лицо) Курит. Вон кака сигарка во рту». Женщина (от лица Андрюши): «Ну, давай, бабуля, простимся с тобой (наклоняет куклу к Отряскиной, чтобы та поцеловала ее). Ну, жить вам, поживать, добра наживать. Пейте, бабуля, чаёк, таблеточки». М.Н. Отряскина: «Ничего не помогат, Андрюшенька, милай, не помогат мне. Ничего не помогат: и ем, и пью, а еда меня ест. Годов много, восемьдесят девять, наверно, годов, ай уж все девяносто. Может, теперь Андрюшенька за меня помолится, мне получше будет». Женщина: «А може, и правда тебе нынче, Бог даст, и полегше будет. А може, нам Бог даст дожжя? (поворачивается к кукле, поднимает уши шапки-ушанки и завязывает наверху шапки). Жарко вот ему. Жарко (обращается к соседке). Да где мне его постановить-то? Я его поставлю — опять сваливатся». М.Н. Отряскина: «Ноженьки-то устали у няво, давно стоит. Вот кака старуха-то, мол, глядела, приходила на Андрюшеньку-то... У нас, бывало, провожали, народу много провожали, а теперь нихто не делат эдак-то, ни провожают».

В селе Б. Шуватово в первый вторник после Троицы вёсну провожали. Этот день в селе называли праздник Ярила по имени обрядового персонажа, похо­роны которого были главным содержанием обрядового действия.

Чучело Ярилы делалось из соломы. Ею набивали штаны, куртку, а сверху, как и в предыдущих случаях, надевали шапку. Затем куклу сажали на телегу, а рядом ставили шест с тележным колесом. В телегу, в которую впрягались молодые парни и возили Ярилу по селу, садился мужчина, который крутил колесо, потешал публику непристойными шутками и частушками. За телегой часто шли ряженые.

После того как процессия с Ярилой объезжала все село, парни, тащившие телегу, вывозили ее за околицу, где чучело стаскивали на землю, растерзывали и сжигали.